Эрнст Юнгер. Приближения. Метафизика опьянения / Пер. с нем. А. Боташевой. М.: Касталия, 2023. 348 с.

Хотя слухи об издании этой книги Юнгера, части которой уже выходили в переводе А. Михайловского, и просачивались в тонкие планы ноосферы, все равно сомнения в том, что великий праздник состоится, не покидали до последнего. Ведь книга эта — формально! — посвящена опытам алкогольных, наркотических и прочих, вплоть до азартных игр и любви к кошкам, трансгрессий. А много ли сейчас надо, чтобы еще что-то грохнулось стремительным лифтом в тартар?

Но вот эта книга — и она абсолютно упоительна. Иначе и не сказать!

Чтобы сбавить пыл, можно в амброзии великих богов древности обнаружить и немного уксуса. Что перевод, скажем так, местами слишком лих — вряд ли аристократ духа и мистагог стиля Юнгер использовал лексику вроде «парни», «облажался», «ниже плинтуса», да и для важнейшего понятия этой книги Недифференцируемое можно было подобрать в русском более благозвучный термин вроде Неопределимого (тем более что работа эта Юнгером предпринята действительно для уточнения того, что вне, за пределами определений, бежит дефиниций!). Или что книга стоит под две тысячи рублей. Ах, не суть!

Если и далее о том формальном, то да, Юнгер действительно предлагает и весьма откровенно излагает свои опыты взаимодействия (опять же именно так, они нужны ему были не в утилитарных, но метафизических целях, он выдвигал им жесткие требования четкости зрения, вдохновения, стиля, Перехода!) с тем, что сейчас несколько жеманно называют веществами. Кокаин среди армейской скуки, эфир еще совсем юным (чуть не попался матери), гашиш. Затем — уже в очень солидном возрасте — мескалин, грибы и LSD. О последних опытах можно, скажу сразу, прочесть в почти синхронно вышедших (впрочем, до этого они были доступны на просторах Рунета) мемуарах открывателя-изобретателя-пропагандиста кислоты Альберта Хофманна — там об этом даже живее, чем у Юнгера, а последнему посвящены многие блистательные и восхищенные страницы. Или улыбнуться и позавидовать тому заряду силы и любознательности, что сподвигла 70-летнего Юнгера на эти опыты. Недаром, когда в Германии праздновалось его столетие, один молодежный журнал вышел с портретом Юнгера в кислотных цветах и с редакционной подводкой «Эрнст Юнгер, наркобарон».

Юнгер бы не был тем — Неопределимым — кем он был, если бы писал только об этом. Мемуары, забавные, таинственные и роковые случаи, цитаты из книг (как кто-то метко сказал, Юнгер может цитировать любую книгу, все равно никто не читал столько и то, что он). Его рассуждения — о красоте пустыни, причинах спотыкания астронавта на Луне, символике синего цвета. Или целое вкрапленное — вырастающее из текста, вернее! — эссе о Вагнере и Ницше: «То, в чем Ницше, в сущности, обвиняет его, не объясняется “болезнью”, “декадансом”, “театральностью” Вагнера. Все это предлоги. За этим скрывается обвинение, которое только один титан может бросить другому: что Вагнер фальсифицирует Возвращение» — и вот третий титан поймал, как Набоков бабочку, и экспонировал суть. Или же такие короткие, но такие прочувствованные — уважительные, но не заискивающие, как всегда у Юнгера, просто общение двух аристократов духа, зачем тут пафос — воспоминания об еще одном нефилиме, о Готфриде Бенне. А потом идет философия фехтования и блистательного поражения (как в трактате Айвана Морриса о японской культуре), рассуждение о фотографии, живописи и Достоевском. Да о чем только нет, вы же эпикурействуете с Юнгером!

И то, как этим стилем легких переходов, отклонений (digressions имени Холдена Колфилда) и микса всевозможных жанров, Юнгер предвосхитил все развитие нонфикшена от западных образцов до нынешнего отечественного (последние книги Лимонова, Иличевского-Бавильского, «Памяти памяти» написаны именно по сим лекалам), ничего даже не объясняет в самой манере Юнгера. Да и предсказания — ха, это же был настолько его конек, что делал он это походя. Смартфоны, GPS или интернет в «Гелеополе» 1949 года — легко! Или вот в «Приближениях» 1970 года опять же между делом совершенно: «Кстати, возможно, что даже табак понесет ущерб из-за работы фармацевтов, и текущая эра курильщиков когда-нибудь встретит свой конец» — да совсем скоро, и длинные руки Биг фармы почти не скрывают своих многомиллиардных манипуляций.

Нет в этой манере Юнгера и изящной стилизации под, как он сам пишет опять же по другому поводу, разговор близких друзей, когда выпито уже изрядно и общий язык расцветает. Опять же нет! «Север, активный мир, меланхолия, собака, пиво сочетаются друг с другом, как юг, мечта, вино, кошка, дионисийское веселье. Мы можем образовывать такие цепочки ассоциаций и удлинять их сколько угодно, как молекулы органической химии. Это тонкое и хрупкое родство. Мы сразу замечаем его, когда обращаемся к конкретному случаю. Там фактически существуют только варианты и исключения».

Конкретный случай и исключение тут — само мышление Юнгера, нащупывающее — но не описывающее конкретно, ведь, как он признается, некоторые вещи не стоит выставлять, как манекены в витрине, на всеобщее обозрение, излишнее их описание, как солнечный свет изысканным напиткам, может им лишь повредить — да, то самое Неопределимое и ниточки, ведущие к нему из нашего мира. Те же самые наркотические трипы могут, как химический реагент, окрасить эти нити, облегчить дорогу и возвращение по лабиринту древних мифов. Или же, что тоже вполне возможно, спутать их и даже оборвать.

Юнгер приводит схожие прозрения — излучения? — Бодлера: «Дух немедленно погружается в то мечтательное состояние, в котором он вскоре должен достичь полного ясновидения, где он затем постигнет новую связь явлений мира, и именно такую, которую нельзя обнаружить обычным бодрствующим взглядом». Или как у Кокто, что есть прямая и банальная линия от жизни до смерти, а есть что-то, что позволяет шагнуть в сторону и наблюдать. Взгляд на новую связь вещей, стороннее независимое визионерство — это и есть видение Юнгера. Настоящий зорвед.

Этим мастерством изучать неочевидные связи, их трансцендентные истоки Юнгер владеет — и, разумеется, без каких-либо ходулей в виде наркотиков любой природы и силы — настолько, что он и излагает все эти находки на ином языке. Языке неконвенциональной мысли, другой очевидности, если так — на общедоступном корявом лингва франка — можно сказать.

Посему — опять же в проброс — такие ремарки и замечания. «В конце концов, мы живем не только для того, чтобы состариться; старость — это дополнение к существованию, и зачастую совсем не приятное», а «на смертном одре уместны не усыпляющие наркотики, а скорее вещества, обостряющие и расширяющие сознание», ведь подготовка к смерти и тому, что за ней, стоит, по писателю, всех наук. «Кроме того, следует отметить, что мы сейчас присутствуем при исчезновении символов. Немногие из них устоят», а «ландшафты в смысле природы, примитивных, ранних и высоких культур исчезнут: с этим надо смириться» — еще одно пророчество, опять же мимоходом. «Отлив способствует прогрессу еще больше, чем прилив».

Простые, казалось бы, констатации? Так и истинно аристократическая речь проста, никогда не позволит себе высокомерной сложности. Как проста, даже очевидна и истина, когда на нее укажут, и поймешь, что всегда так и знал, просто не понимал, а она существовала необлеченной в слова. Или же, наоборот, присутствовала, но задушенной напластованием лишних слов, не тех смыслов.

А ведь «мы уже упоминали, что Великие переходы связаны с разрушением форм. Этим они отличаются от революций, в которых просто меняются местами существующие; бытие затрагивается глубже, чем при перемещении слоев. Из основы выделяются неоформленное и неотделимое, и действует, движимое своей изначальной силой; мы уже видим это в наше время — даже в отношении материи».

Речь у Юнгера всегда об очень тонких материях — даже если о глобальном/банальном, то он и там, как прожилку в камне, находит нечто важное иное. «Что касается отношения звука и времени, я вспоминаю историю о китайских арбузах, которые д’Эриссон превозносил над итальянскими и даже испанскими сортами. Он слышал от китайцев, что арбузы достигают своего идеального состояния, когда их собирают в ночное время, до того, как выпала роса. Сбор доложен происходить в полном молчании, так как самые нежные плоды могут лопнуть даже от тихого звука. Однако, злой сосед мог повредить урожаю — тем, что в этот час он начинал бить в гонг в соседнем саду».

Раньше мне казалось, что лучшие вещи Юнгера — это «Уход в Лес», где его прозрения о пандемии и цепких когтях прочих ужасов современности сопряжены с буквально действующими рецептами по борьбе с оными, актуальными донельзя. Или же «Годы оккупации», где размышления над поражением в войне и гибелью сына выводили Юнгера на почти библейский уровень мысли и чувства. А вот книга о такой, казалось бы, маргинальной, скандальной и совсем даже ненужной вещи, как опыты с запрещенными субстанциями, уверенно составила триумвират любимых у него. Впрочем, «верны ли “взгляды Ницше” на “дело Вагнера”, здесь не имеет значения. Они сами по себе имеют ценность как модель высокого мышления». То есть высокого прозрения — потому что о Переходе к Неопределимому с языка Юнгера на нашу вульгарную латынь я даже и не приступал пересказывать. Это нужно читать в оригинале.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>